Автор: Бойко Борис Леонидович, 2024.11
Фото, сделанное в 1937 году - Анастасия Бойко (справа, ей 30 лет)
и ее младшая сестра Надежда.
Моя мама. Прожила удивительно скромную и короткую жизнь (неполные 63 года) и оставила о себе память как о человеке редкостной скромности, трудолюбия и преданности семье и родным. Мне идет 86-й год, и я до сего дня умудрился не записать никаких воспоминаний о маме, ни устных, ни письменных. Мама родилась в 1907 году, у меня не осталось в памяти месяца и дня ее рождения, не припомню, чтобы в семье когда-либо отмечался этот день. 19 января? Почему именно эта дата всплыла сейчас из глубин моей памяти? Мама умерла в ноябре 1969 года в районной больнице на Холодной горе, неподалеку от дома 20 в Трофимовском переулке, где она прожила последние 14 лет своей жизни с моим отцом Бойко Леонидом Васильевичем и старшей сестрой, Марциной Евдокией Ефремовной, с августа 1955 года. Мать и бабушка, мама жила мыслями о детях и внуках, радуясь их коротким приездам хотя бы на несколько дней в году, ждала писем от них, и огорчалась тому, что письма эти были не часты.
.jpg)
Анастасия Ефремовна с мужем - Леонидом Васильевичем Бойко, 14 июля 1930 года. Леониду - 22 года, Анастасии - 23 года. На фото - они приехали в гости в Харьков, повидать старших сестер жены - Евдокию и Пелагею Марциных (ур. Кочергиных). Летом 1930 года она беременна первым сыном - Юрием.
Мои первые детские воспоминания начинаются со сцены в поезде. 1942-й год. Мы, мама и нас трое ребят, Юра, Володя и я, перемещаемся из-под Курска в Борисоглебск, где живет младшая сестра моей мамы. Мы едем в первом вагоне пассажирского поезда., сразу за паровозом. Братья выскакивают на открытую площадку, здесь много пара и грохота. Приехали. Моя двоюродная сестра Дина, мне ровесница, в отличие от меня, молчащего, но понимающего речь окружающих, лопочет. Не знаю, сколько времени мне понадобилось перейти от жестов и мычания. Помню мы сидели под швейной машиной, я трогал руками чугунный остов станка и в один из дней вдруг заговорил. Чисто, без искажений слов и звуков. Знаменитый переход количества в качество. Мама рассказывала, что заговорил я в три года, следовательно, это было в 1942 году.
Следующий эпизод маминой жизни связан со сценами жизни в г. Новоузенске Саратовской области. Здесь мы находимся в эвакуации; мы – это моя мама, братья Юрий и Владимир, бабушка Лена и дедушка Вася – родители отца. Мама работает в солдатской столовой, вместе с другими женщинами она чистит картошку, очистки позволено уносить домой – это надежный прикорм всей семьи, иногда повар поощряет честнейшую труженицу маму – дает обгладывать верблюжьи кости братьям Юрию и Владимиру, когда они после окончания занятий в школе забегают проведать маму и чем-нибудь подкормится. Дедушка работает на местной почте. Бабушка едва жива, и мы с нею остаемся дома, когда моя мама и дедушка уходят на весь день на работу.
Моя мама с ее двумя классами воскресной церковно-приходской школы при Никольской церкви, формально проигрывала в образовании и своему мужу, моему отцу, и его родителям, дедушке Васе и бабушке Лене. Однако благодаря блестящим навыкам усвоения речи на слух, воспринимает образцы речи от образованных мужа и его родителей, говорит четко и правильно. Отец рассказывал, что мама мгновенно схватывала и включала в свою речь лексику и манеру речи не только родных, но и местных жителей. Не от мамы ли у меня какие-никакие способности к изучению иностранных языков, умение воспроизводить речь немцев, носителей немецкого языка?
Мама в 9 лет осталась сиротой. Ее мама, моя бабушка, Кочергина (Гекова) Лукерья Матвеевна (1871-1913) умерла, простудив почки, когда моей маме было всего 6 лет. Вскоре мамин отец, мой дедушка, Ефрем Петрович (1859 г.р.), небогатый деревенский купец, вновь женился, у мачехи стали рождаться лети – так моя мама с ранних лет стала старшей сестрой и нянькой своих сводных сестры и брата, которые в последующей жизни никогда не прервали отношений со своей старшей сестрой…
Теплые отношения были у мамы с ее старшим братом Гавриилом. После войны он был инвалидом, страдал туберкулезом легких. Все зимы проводил в военном санатории в Крыму, чтобы на его пенсию в голодной деревне жили его жена и дети. Дядя Гаврюша понимал, как трудно приходится маме в нашей большой семье, где муж (мой отец) умел только писать в газете статьи, но не умел ни печь растопить, ни огонь в печи поддержать, ни элементарную работу по дому делать. Наша огромная семья – отец, трое мальчиков разных – были обогреты, накормлены и обстираны мамой.
Довелось маме выхаживать после госпиталя и своего младшего брата, Александра, дядю Шуру. На фронте он был ранен в ногу, была повреждена кость. Военный хирург предложил отнять ногу, дядя Шура, не согласился. Диагноз догнал его уже после войны: чуть живой он приехал из Солнцева к нам в Харьков, чуть ли не приполз с вокзала. Отец устроил его в военный госпиталь неподалеку от нашего дома, где ногу у д. Шуры отняли без последствий. Из госпиталя он возвратился к нам, был обихожен своей старшей сестрой, нашей мамой. Еще один рот, еще комплект постельного белья, исподнего, рубашек. К нему приезжала его жена и дочь, чуть младше меня, подвижная девочка. И их нужно было приютить и накормить. Работы маме хватало…
До последнего дня своей жизни мама жила в квартирах с печным отоплением, до последнего дня мама приносила воду в ведрах из колонки в конце переулка (Харьков, Холодная гора). Бельё постельное и то, что на человеке, было постирано и поглажено мамой, до последнего дня, вся еда, что ставилась на стол, была приготовлена мамой. Ее верная старшая сестра, т. Дуся, Евдокия Ефремовна Кочергина Марцина (о тете Дусе отдельный разговор, если успею, напишу о ней отдельно) обшивала всех нас и помогала маме тем, что ходила иногда за продуктами и за керосином для примуса в летнее время. За продуктами и керосином в годы моего школьного детства нужно было не только сходить и принести, но и выстоять очередь, которую приходилось занимать за час-полтора до открытия магазина… Когда я подрос, то в летнее время подъезжал на велосипеде к стоящей в очереди тете Дусе, чтобы получить еще несколько литров керосина или молока, или ещё одну буханку хлеба – едоков в семье хватало…
Сыновья взрослели, один за другим по достижению призывного возраста уходили из дома, как оказалось, навсегда. Помню сцену: Воронеж, мама сидит за столом в одной из комнат, перед нею фотографии моих старших братьев Юрия и Владимира, и тихо плачет. В доме, где было трое ребят, остался один я, школьник средних классов. Было кого, растить, кормить, провожать в школу. И летом куда-то отправлять. Меня каждое лето отправляли на месяц или в детский санаторий, или в Солнцево к дедушке, или даже к тетушке Тусе в Москву.
С началом школьного года жизнь возвращается в привычное русло – я уже в шестом или даже седьмом классе, каждый день маме нужно покормить и выпроводить меня в школу, отца – на работу. Маме предстоит заняться домашними делами – уборкой, стиркой, глажкой, приготовлением обеда… Тётя Дуся у швейной машинки, она шьёт для нас или по заказу для соседей, или что-то, что в воскресенье можно отнести на толкучку, продать и иметь какие-то деньги – их в семье с одним работником и вечными гостями в доме никогда не хватает… А еще я иногда болею, и тогда маме нужно вызвать врача, купить лекарства, терпеливо выхаживать меня. Не помню, чтобы мама или тётя Дуся болели, чтобы к кому-либо из них приходил участковый врач. То ли умели беречься от простуд, то ли недомогали, не прекращая работ по дому – сколько себя помню, квартира была всегда убрана, полы подметены или вымыты. На зиму окна помыты, щели в рамах заложены ватой и оклеены полосками серой бумаги. И всегда кто-то из соседей-женщин приходил к нам, чтобы рассказать маме о своих неурядицах или бедах и услышать от мамы слова утешения и совет не терять надежду на то, что беды отступят и жизнь возвратится в привычную колею.
Отношения моей мамы с церковью мне неизвестны. Не помню, чтобы она собиралась и шла в церковь даже на большие праздники. Но все ее дети, в том числе и я, были крещены. О деньгах – их никогда в доме не было в достатке, мама перехватывала небольшие суммы у соседей, чтобы дожить до получки отца. В конце жизни, когда отец запутался в своих отношениях с любовницами, потерял хорошо оплачиваемую работу в журналистике, стал подсчитывать рубли и копейки, на которые он покупал продукты. Деньги были необходимы и на оплату квартиры, и на покупку дров и угля, минимальных предметов одежды, мама пошла на работу в техникум для детей-инвалидов, приезжавших из сельской местности и обучавшихся основам экономики сельских предприятий.
В техникуме моя мама выполняла простую работу кастелянши, приглядывала за имуществом личных вещей студентов, приехавших из разных селений Харьковщины и, наверное, соседних областей. Помочь девушке или юноше на костылях вытащить из кладовой свой чемодан или суму, что-то достать из него и вернуть на место, на одну из полок кладовой – в этом состояла работа мамы. Мама охотно отвечала на вопросы девушек и ребят (возраст студентов техникума – 14-17 лет, в техникум в те времена поступали после окончания 7-ми классов, по сути, ученики 8-10 классов средней школы). Иные могли быть и чуть старше. В общении с подростками мама оставалась доброй и внимательной, всегда готова была помочь молодым людям на костылях снять тяжелые чемодан или сумку с полки, вернуть вещи на свое место. Студенты техникума чувствовали материнскую теплоту нашей мамы…
Мама понимала нужду родственников. Ее брат Никифор и ее сестра Надежда, родившиеся в браке Ефрема и его второй жены, те самые Никифор и Надежда, за которыми пришлось ухаживать осиротевшей девочке, неоднократно обращались к нашей семье за помощью. Никифор, рабочий, обремененный тремя детьми (в его семье жила и его мать), где-то прослышал, что в Воронеже на заводе он, станочник, заработает больше, чем на заводе в Курске, Никифор приехал к нам и чуть ли не целый год прожил у нас, обстиранный и накормленный нашей мамой. Его сестра Надежда присылала к нам на все лето своих подросших детей, Леву и Дину. Ни разу я не слышал от мамы, что и без них ей в своей семье, где отец не принимал участия в работах по дому – ни хлеб купить, ни дров наколоть и из сарая принести. Мама топила две печи, готовила немудрящую еду, обстирывала всех и никогда я от нее не слышал, что ей тяжело. Прошло не менее полугода, когда Никифор понял, что никаких преимуществ по оплате труда у рабочих-станочников в Воронеже перед такими же рабочими на Курских заводах нет. Уволился и отправился домой в Курск, там у него было жилье, здесь никто ему жилья не обещал…
Когда вся наша семья оказалась на Холодной горе в Харькове, то и здесь гостей в доме меньше не стало. Мама была счастлива, если в отпуск приезжал кто-то из детей или внуков. Внуки – Сергей и Борис, дети старшего сына, моего брата Юрия. Владимир с Раей и внучкой Катей.
Мама принимала посильное участие в нашей с Аллой жизни. Когда родился Алеша, мама приехала к нам помочь Алле на первых порах. Она понимала, как тяжело молодой женщине после первых, да после и не первых родов, возвратиться в домашний быт. Приехала в нашу квартиру при Школе-интернате МИД СССР - ст. Чкаловская, далее на местном автобусе до деревни Райки а там еще 10-12 минут пешего хода.
Уже после смерти мамы я узнал, что т. Дуся, сестра мамы, которая жила в нашей семье с 1945 года и до смерти мамы, и еще чуть-чуть, в марте 1939 года приезжала к нам в Курск, чтобы кормить отца и моих старших братьев 7,5 и 9 лет, провожать отца на работу, стирать и делать всю женскую работу в доме, чтобы помочь маме на первых порах после моего рождения. Я об этом не знал многие десятилетия, и только теперь понял особою привязанность тети Дусе к нам всем и ко мне, младшему, в особенности.
Мама приезжала в апреле 1963 года проводить нас троих – Аллу, совсем маленького Алешу и меня – в нашу зарубежную командировку в Египет. Осталось в памяти мы уходим к самолету, нас провожают отец Аллы – дедушка Витя, его жена тетя Вера (мачеха Аллы) и моя мама. Апрельский день был теплым, мама была в скромном светлом плаще, подаренным ей Аллой. На фоне дедушки Вити и тети Веры моя мама смотрелась весьма бедно. С того времени и до конца жизни мы с Аллой тайно от отца посылали маме деньги, чтобы ей не приходилось отчитываться перед отцом о своих расходах.
Мы возвратились из Египта в августе 1966 года, побежали дни, недели, месяцы нашей московской жизни. Отпуска в Прибалтике. Приближался 1969 год – последний год жизни моей мамы. В тот год мне летом предстояла командировка по линии военной кафедры Московского университета в учебный центр со студентами Московского университета под Тамбов. Перед командировкой я заехал к маме на неделю, но был вынужден уехать раньше. Мама ничем не выдала своего огорчения, мне потом соседи рассказали, что она с болью им рассказывала, что я был вынужден уехать раньше срока.
В октябре 1969 года моя мама вдруг приехала к нам, не сообщив о своем приезде. Звонок в дверь – мама. Почему не сообщила? Я бы встретил на вокзале… Неделю прожила у нас, и вот я провожаю маму. Не рассчитали время, на Курском вокзале помогли с вещами подняться в тамбур не своего вагона. Спасибо доброй проводнице… А совсем скоро мы получили телеграмму, что мама умерла. На 63-ем году жизни. Это случилось 11 ноября 1969 года. Мама возвратилась с работы. Ночью ей стало плохо. К утру ее забрала скорая помощь.
Хоронили маму торжественно. Около часа гроб с мамой постоял в техникуме, где мама работала до последнего дня своей жизни. Самодельный оркестр повторял и повторял несколько тактов только что выученной печальной музыки. Затем гроб с мамой возвратили к нам домой, пер. Трофимовский 20, и здесь съехавшаяся отовсюду родня имела возможность побыть с мамой уже среди своих и соседей до следующего утра. Маму вынесли из дома на руках и на руках несли гроб до конца переулка, кто-то бросал астры впереди шествия… За гробом шли провожавшие. В конце переулка гроб поставили на машину, все мы провожавшие маму в последний путь, сели в автобус. За нашим автобусом двинулся автобус со студентами техникума, где работала мама.
Прощальные минуты у могилы. Никаких речей. Могильщики опускают гроб в могилу. Все мы бросаем по пригоршне земли на гроб. Глухой стук. Могильщики берутся за лопаты. Цветы на свежую могилу. Неспешно бредем к автобусу. Студенты техникума в своем автобусе доедут до нашего дома и поедут дальше помянуть маму в своем техникуме, а у нас за прощальные столы будут садиться сначала соседи по двору и из ближайших домов, потом к концу дня те молодые соседи, знакомые старшего внука Сергея, проводившего у бабушки и дедушки каникулы, кто возвратится с работы и, наконец, помянуть маму садимся мы, ее ближайшие члены семьи и родственники. На похороны мамы приехали из разных мест все родственники по линии Кочергиных.
--
